Бытовые песни.Религиозная сторона древнерусского брака .
|
||||||
верование. В браке важную роль играла вода. Умыкание невест, по свидетельству летописца, происходило на праздниках, совершавшихся у воды; из "Правила" митрополита Кирилла (конец XIII в.) видно, что невест водят к воде. Множество свадебных обрядов сводятся так или иначе к воде, как символу. Во многих местностях невеста, одна или с женихом, идет к реке, колодцу, умывается здесь, или ее умывают присутствующие, набирает воды и, придя в дом жениха, окропляет его дом и домашний скот. В Великоруссии обливание водой заменялось купанием в бане. Отправление невесты в баню и в настоящее время Великоруссии совершается с большой торжественностью и обрядностью; невесту родные ее при этом благословляют хлебом-солью, а присутствующие одаривают деньгами; подруги невесты при мытье молодой бьют в сковороды и в железную заслонку печи. Свадебные песни . Песен, в которых изображается вступление в брак по свободному уговору, сохранилось мало. В одной песне изображается, как мать проводит дочь к гостям в светлую светличку и предлагает ей выбрать себе из незнакомых гостей - знакомого, из молодых - молодого и нарядного, с которым ей суждено будет век вековать и мать забывать; девушка выбирает себе из гостей жениха, с которым будет век вековать и матери не забывать. В другой песне изображается, как девушка поджидает к себе "суженого", "ряженого" и снаряжается с цветное шелковое платье; она просит своих подружек, чтобы они с появлением суженого-ряженого пели погромче и веселее, чтобы суженый-ряженый не соскучился. Родня суженого в таких песнях рисуется в привлекательных чертах. В этих песнях тоже встречаются следы умыкания и купли, что вполне понятно: свободный уговор был в связи с умыканием, которое в торговой городской среде заменялось куплей, имевшей первоначально характер простого вознаграждения родных невесты. В песнях, отразивших следы насильственного умыкания, девушка выражает свой страх перед наездом "лихого наездника", "чужого-чужанина", т.е. жениха. В одной песне поется, как девушка, сидя у окна, шила волю золотом, обшивала ее чистым серебром; вдруг к окну подлетает орел, который советует ей не тратить чистого серебра и не портить красного золота: сад ее будет полонен, весь род ее покорен, а ее волюшка очутится в неволюшке; к ее батюшке приедут с боем, ограбят батюшку, полонят матушку, а ее повезут на чужую сторонушку. В малорусских и белорусских песнях жених и поезжане называются "лютыми татарами" и "литвою". В одной их этих песен выражается решимость дать этой "литве" отпор, воевать с ней, бить ее, но не отдавать "Марусеньки". В одной великорусской песне невеста перед венцом поет о том, что ей не спалось всю ночь, что, когда стала заниматься заря, явились недруги-разлучники, чтобы разлучить ее с отцом, матерью и ее родом-племенем; она умоляет родимого братца своего, чтобы он пошел в зеленый лес, срубил березыньку и заградил ею путь-дороденьку, чтобы ее недругам нельзя было ни пройти, ни проехать. В песнях, отразивших следы купли невесты, невеста умоляет своих родителей не соблазняться золотом, серебром, так как она у них и без золота богатехонька. В одной песне невеста просит родителей, чтобы они не били полу о полу, не хлопали пирог о пирог, чтобы они ее бедную не отдавали на чужую сторону. Когда жених торгует место рядом с ней у ее брата, она обращается к брату с просьбой поломаться, постараться не продавать сестры ни за рубль, ни за золото; но брату, говорится в песне, сестра мила, а золото милее; братец-татарин продал сестру за таляр, русу-косу за полтину. И девушка говорит, что тот, кого она любила, стоит за дверями, а тот, кого она от роду не знала, подает руку. При таких условиях выхода замуж жизнь замужняя должна была представляться страшной. Чужая сторонушка вся горем изнасеяна, слезами полита, печалью огорожена. Чужие отец с матерью уродились безжалостными: сердце у них без огня разгорается, гнев раскипается без смолы. "Что медведь с медведицей - богоданный то батюшка с богоданной матушкой; шипицы колючие - богоданные милы братцы; крапива жгучая - богоданные сестрицы". Невеста сравнивает себя с лебедью, случайно попавшей в стадо гусиное: серые гуси щиплют ее за то, что она не умеет кликать по гусиному. Чужие отец с матерью за все бранят и журят ее: "ступишь ли ногой - поглядят все за тобой; махнешь ли рукой - засмеются над тобой; молвишь ли словечко - передразнивать начнут; сядешь ли за стол - все куски во рту сочтут; станешь ли молчать - станут дурой величать". Невеста спрашивает себя, как величать ей свекра лютого и свекровь лютую: назвать свекром и свекровью - рассердятся, а называть батюшкой с матушкой - не хочется; однако, принуждает себя невеста, "убавлю я спеси, гордости, прибавлю ума-разума: назову я свекра батюшкой, а люту свекровь - матушкой!" На чужой стороне "надо сорок разумов, пятьдесят обычаев", надо быть "вековечной ключницей платьемойницей". Невеста справляется у замужней подруги, как живется на чужой стороне; та отвечает ей: "будь головушкой поклонлива, будь сердечушком покорлива, носи платье не снашивай, терпи горюшко - не спрашивай". В некоторых свадебных песнях отражается и религиозная сторона брака. Так, в них довольно часто попадается символ перехода через воду, обозначающий вступление в брак. В одной песне описывается быстрая реченька, на которой лежит тонкая и гибкая "дощечка"; через этот мост перешел "Михаил сударь, перешел Гаврилович", который перевел Анфисиньку. В другой песне девушка обещает дать много золота, еще больше жемчуга тому, кто перевезет ее через речку; является, откуда ни возмись, жених, который "спущает молодку на быстру речку". Семейные песни . Переход экономической силы в руки мужчины в связи с насильственным умыканием, развитие в семье власти отца, приведшее к тому, что молодые женились и выходили замуж не по своей склонности, а по воле родителей, создали, особенно для замужней женщины, тягостные условия семейного существования. Положение замужней женщины отразилось в семейных песнях. В одной песне поется о том, как ни в уме ни в разуме не было у девушки выйти замуж; но ее отдали против воли; и вот матушка надумала завернуть однажды к своей дитятке и спрашивает ее, каково живется ей в чужих людях; в чужих людях, отвечает дочь, надо жить умеючи - голову держать поклонную, сердце покорное; вечером накануне ее больно бил свекор, а свекровь ходила и похвалялась хорошо учить чужих детей, не роженных, не хоженных, не вспоенных и не вскормленных. Еще ярче описывается жестокое обращение с замужней женщиной в песне "Выдавала меня матушка далече замуж". В ней рассказывается о том, как матушка собиралась часто навещать свою дочь; проходит одно лето, другое, третье; матушка, наконец, приезжает и не узнает своей дочери; "что это за баба, за старуха?" спрашивает она; дочь отвечает, что она не баба и не старуха, а ее милое чадо; мать продолжает свои расспросы: "где твое девалось белое тело, где твой девался алый румянец?"; дочь отвечает: "Белое тело - на шелковой плетке, алый румянец - на правой на ручке: плеткой ударит - тела убавит, в щеку ударит - румянцу не станет". Семейный деспотизм был тяжел не только для женщины, но и для мужчины и нередко вел к трагическому исходу. В одной песне девушка жалуется, что милый друг покинул ее и уехал на дальнюю сторону. Прощаясь с подругой, милый говорил ей, чтобы она не сидела поздно вечером, не жгла свечу воска ярого и не ждала его до полуночи. Отец его захотел и матушка приказала жениться на иной жене. Он женится на другой жене, обвенчается с иной женой - "с смертью раннею и насильною". Она уже не сидит поздно вечером, дожидаясь милого; горит свеча воску ярого; на столе стоит тесовый гроб, а в гробу лежит красна девица. И доброму молодцу насильственно навязанная жена не могла быть милой. В одной песне изображается смертельно раненый добрый молодец, лежащий под ракитовым кустом. Он прощается с своим конем и велит ему сказать его молодой вдове, что он женился на другой жене, что сосватала их сабля острая. Ему не жаль ни молодой жены ни роду племени, а жаль малых детушек, которые остались малешеньки и глупешеньки и натерпятся холоду и голоду. О похоронных песнях .Похоронными называются устные общенародные песни, которыми сопровождались древнерусские похороны. О древности таких песен имеется ряд свидетельств. Арабский путешественник Ибн-Фодлан (начало X века), описывая похороны одного знатного русса и обрекшей себя на смерть рабыни его, говорит о том, что эта девушка до смерти своей пела длинные песни, в которых прощалась со своими близкими. Летописец, говоря о языческих обычаях русских славян, упоминает о бесовских песнях на тризнах. Рассказывая под 1087 г. о похоронах Изяслава Ярославича, летописец говорит, что его сын Ярополк "идяше по нем, плачаша с дружиной своей: Отче, отче мой! Что еси пожил без печали на свете сем, многы напасти приим от людей и от братья своя? Се же погибе не от брата, но за брата своего положа главу свою". В послании к Олегу, под 1096 г. Владимир Мономах говорит о "желях", т.е. плачах по мертвым. В "Слове о полку Игореве" говорится, что после поражения русских половцами жены павших воинов плакали по своим мужьям, говоря, что теперь они уже не увидят их живыми. В "Стоглаве" (XVI в.) постановлено запрещение похоронных языческих обрядов и песен, которые описываются таким образом: "В Троицкую субботу по селам и по погостам сходятся мужи и жены на талниках и плачутся по гробам великим кричанием, и егда начнут играти скоморохи и гудцы (играющие на гуслях) и перегудницы, они же, от плача переставше, начнут скакати и плясати и в долони (ладоши) бити и пети песни сатанинские". Даже в 1715 г. Петр Великий, по случаю смерти супруги царя Федора Алексеевича, вынужден был наистрожайше приказать, чтобы никто ни над царицей, ни над другими покойниками не совершал "непристойного и суеверного обычая выть, приговаривать и рваться над умершими". Но этот обычай сохранился до настоящего времени, особенно в северных губерниях, где даже существует особый класс женщин - вопленниц, или плачей, которые, с одной стороны, одарены от природы поэтическими способностями, а с другой хранят и развивают сохранившиеся от глубокой древности репертуар похоронных песен, или, как они называются, заплачек, причитаний. Древнерусские похороны .Смерть представлялась древнерусскому человеку переходом в новую жизнь, поездкой или путешествием в новый мир; погребение представлялось снаряжением к путешествию. Способы погребения и обряды, которыми погребения сопровождались у древнерусских славян, имели две цели: устроить нормальную жизнь для покойников в новом мире и установить живую связь между ними и их родными. Устроить покойному нормальную загробную жизнь побуждали к нему, с одной стороны, любовь к нему, а с другой - опасение его мести за пренебрежение к нему; установить связь с покойником необходимо было для того, чтобы заручиться его благоволением и помощью в важные моменты жизни. У древнерусских слявян существовали два главных способы погребения: 1) сжигание тела и 2) зарывание в землю. Существовал, хотя, по-видимому, и менее был распространен еще один способ - спускание трупа в воду. Сжигание трупа .О существовании первого способа похорон - сжигания, свидетельствует Ибн-Фодлан (начала X в.) в своем описании похорон знатного русса. Другое свидетельство есть в нашей летописи, где описываются нравы русских славян-язычников: "И аще кто умряше, творяху тризну над ним и посем творяху кладу (костер) велику и возложахут и на кладу мертвеца сожьжаху и посем, собравше кости, вложаху в судину малу и поставляху на столпе на путех, еже творят Вятичи и ныне (в начале XII века) Си же творяху обычая кривичи и прочии погагии...". Из этого свидетельства нашей летописи видно, что прах покойника по сожжении, собранный в сосуде, ставился на столбе на перекрестке дорог. Но это не было единственным обычаем. Раскопки, производившиеся в разных местах России, указывают еще на место, на которм раскладывался костер; труп покойного сжигался на этом костре, а затем над останками насыпался большой курган. Сжигание трупов у русских славян, соединялось с особым представлениемо загробной жизни, а именно, предполагалось, что покойный, благодаря сожжению, уносится в надземный мир, в воздушные пространства, где продолжает свое существование. Когда Ибн-Фодлан сообщил одному руссу, что у арабов трупы зарывают в землю, русс удивился глупости арабов: "Умершему, - сказал русс, - и так тяжело, а вы еще наваливаете на него лишнюю тяжесть, зарывая в землю. Вот у нас лучше; посмотри, - сказал он, указывая на сгорание трупа знатного русса, - как легко наш умерший восходит к небесам вместе с дымом." Покойники носятся по воздуху на конях. Этому представлению наших предков соответствует сообщение Ибн-Фодлана, что вместе с трупом русса сожжена была и его лошадь Второй способ похорон - ЗАРЫВАНИЕ ТРУПА В ЗЕМЛЮ находил у нам применение тоже очень рано. Он находился в связи с иным представлением о загробной жизни; именно, предполагалось, что покойники живут под землей, в подземном царстве. Гроб, в который клался труп, представлялся жилищем, домом; в некоторых местностях гроб прямо называется теперь "домовиной". Жизнь за гробом представлялась продолжением земной жизни, хотя и в особых таинственных формах. Поэтому существовал обычай при первом способе похорон сжигать вместе с трупом предметы, необходимые для продолжения жизни: любимую жену, коня, оружие, и т.д.; если же похороны состояли в зарывании трупа в землю, то эти предметы хоронились вместе с покойником. Кроме того, в гроб клали яства и напитки. Вера в продолжение жизни покойников сказывалась в целом ряде обрядов, существующих в народных массах и теперь. В северной России существует обычай на поминальном обеде ставить лишний прибор - для покойного; ложка кладется под скатерть; после обеда ложка подвергается осмотру; если она окажется влажной, это служит знаком того, что покойник присутствовал за обедом и пользовался ей. Другой обычай во время поминального обеда состоит в том, что сажают на печь ребенка и заставляют смотреть его на стол через хомут (хомут - символ поездок мертвецов на конях), не видать ли за столом лишнего человека. С принятием христианства обычай сожжения исчезает и заменяется зарыванием в землю. Вместе с тем и обряды, имевшие целью устройство покойному нормальной загробной жизни, вытесняются обрядами церковными; с исчезновением этих обрядов исчезают и песни, которые с ними связаны были, так как и они заменились песнями церковными. Сохранившиеся до нашего времени похоронные песни носят по преимуществу элегический характер: они выражают горе, вызванное смертью дорогого покойника. Похоронные песни .
|
||||||